Вавилонская башня - Страница 103

103

– Сколько раз я это кино в клубе крутила, – говорила между тем бабушка. – Популярное было – словами не передать! А почему? Потому что люди в зал приходили – и на полтора часа возвращались в мирную жизнь. Как мы тогда это ценили!

– Зато сейчас, лёжа с пивом на диване, смотрят боевики со стрельбой, – проговорил Браун задумчиво. – Полагаю, начни здесь у вас показывать фантастику про аномальную зону, народ бы не особенно повалил.

– Когда началась война, – сказала Ангелина Матвеевна, – ты знаешь, Джо, поэты принялись пачками слать на фронт такие агитки: бей, стреляй, круши, ломи, страха не знай. А им оттуда в ответ: вы бы нам лучше что-нибудь про любовь, про семью, про счастливую жизнь…

– Вот-вот, главное, что «Свинарка» очень хорошо кончается, – вставила Рита. Она тоже смотрела классический фильм, но в основном ради эпизодов с кавказской овчаркой. – Как ни крути, а веру это вселяет. Они в конце хоть и поют «И когда наши танки помчатся», это потому, что картину доделывали уже во время войны, в самые тяжёлые месяцы, ну и просто не могли обойтись. Я в одной статье знаешь что вычитала? Одно время у нас без конца издевались над довоенными голливудскими фильмами. Дескать, вместо того чтобы «глаголом жечь», сплошной хеппи-энд. А теперь вот оказывается, что эти фильмы были полновесным фактором среди прочих, которые вытянули Америку из Великой депрессии. Чепуха вроде, а моральный дух нации поднимали! Без дураков!

На самом деле тема счастливых финалов была ей очень близка и даже болезненна. Недавно Рите на глаза попалась критическая публикация в журнале «Нева», автор которой объявлял детективщицу Жанну Осокину бульварной писательницей, кумиром не наученных думать. Аргументы выдвигались следующие: её главная героиня была слишком умна, постоянно действовала в паре со слишком умной собакой, а главное – с какой бы трагической ноты ни начинался очередной роман, к последним страницам усилиями персонажей всё складывалось счастливо. Безобразие! Непростительная вульгарность! Литературная жвачка!

«А вам надо, чтобы в финале Он истекал кровью в расстрелянном автомобиле и думал: „Плевать, зато Она и ребёнок в безопасности“, а в это самое время Она умирала под обломками дома и думала: „Пустяки, зато Он и дочка спаслись“, а их девочка сидела в детском доме и думала: „Перетопчусь, зато папа и мама благополучно уехали“, – так, что ли, у вас получается?!»

Джозеф Браун был в курсе Ритиных переживаний. И у неё были веские основания полагать, что в хеппи-эндах он кое-что понимал. Он подмигнул ей и подытожил:

– «Сказки должны кончаться хорошо». Джон Рональд Руэл Толкин.

Рита спрятала в кухонный шкаф разноцветные коробочки с травами и достала из холодильника сыр.

– На, Атахш, маленькая, заешь.

Лакомство мгновенно исчезло. Второй кусочек Рита бросила Чейзу – ну как же не дать? Кобель поймал его в воздухе, но, вместо того чтобы проглотить, смиренно предложил суке. Атахш долго и придирчиво обнюхивала несколько обмусоленный ломтик, потом как бы нехотя снизошла – съела. Чейз же уселся перед Ритой, сунувшей в рот свою порцию сыра, и стал смотреть на неё с видом несчастного лишенца. «Ну вот, как всегда… Сами едят…»

Пока Рита раздумывала, цыкнуть на него, посмеяться или вовсе проигнорировать, в кармане у Джозефа встрепенулся и заиграл Моцарта сотовый телефон.

– Браун… Так точно, Иван. Сейчас спущусь.

У Риты ёкнуло сердце. Что-то подсказывало – Джозефа вызывали не на кабинетное совещание и не на дружеский междусобойчик. А он, встав и одёрнув неизменный камуфляж, ещё и сказал ей:

– Давай поводок. Атахш велено захватить.

…Около одиннадцати вечера Чейз вдруг вскинул морду к потолку и завыл – негромко, но так, что Рита схватилась за сердце. Потом кобель отвернулся и лёг носом в угол, отказавшись от ужина. Рита села рядом, стала гладить его, звать по имени, тормошить, но он даже не пошевелился. Зачем жить, когда его подруга ушла из пределов этого мира?

Бог не фраер, правду видит. Поэтому не обидел Семёна Петровича Хомякова, не сдал в натуре к одиннадцати туз. А всё благодаря цепкости Семёна Петровича, кремневатости его характера и умению держать ботало за фиксатым частоколом. О том, как кликали его когда-то «Чипом и Дейлом», нормальные люди уже и думать забыли. Теперь он был токмо и единственно Папа, и произносилось это уважительно, в основном шёпотом. Потому как авторитет, глыбище, утёс, матёрый человечище. Понимать надо.

Да, многое нынче уходило в прошлое, причём с такой быстротой, что голова временами порывалась кружиться. Отмирали, как чешуйки ороговевшей кожи, многие жизненные моменты, за которые совсем недавно впору было драться зубами. Например, депутатство в питерском ЗакСе. Глупая мелочь, начальная ступенька на лестнице, когда-то казавшаяся вершиной. Теперь Семён Петрович только посмеялся бы, предложи ему кто занять даже губернаторский пост. Да что там! Поднимай выше – его теперь не устроило бы и кресло Президента страны.

Страны, которой всё равно очень скоро не будет…

Туннелей, выводивших в древний Рим, на карте фигурировало два. Один – куда-то в эпоху Цинцинната. Узнав от наёмных историков, что то время славилось суровой простотой нравов, а сам диктатор Цинциннат, отогнав от Рима врагов, добровольно сложил верховную власть, вернулся в деревню и взялся за соху, Семён Петрович сразу понял: нам не туда.

А вот второй туннель вёл как раз куда требуется, на самый рубеж новой эры, в царствование Тиберия.

То есть сперва Хомяков несколько огорчился – не мог так сразу взять и забыть позднейших цезарей-извращенцев, изначально мерещившихся ему под прицелом гранатомёта, – но затем прочитал подготовленную историками справку и воодушевился заново. Справка была такова, что он начал размышлять о парадоксах времени и о том, чьё жизнеописание ему в действительности подготовили. Реального Тиберия? Или подставного? Быть может, виток истории положил ему на стол собственную биографию, ещё не реализованную, но которую он собирался реализовать – и вместе с тем как бы уже реализовал в прошлом? И если так, сможет ли он что-нибудь изменить против зафиксированного Тацитом? (Семёна Петровича не слишком вдохновлял описанный в хрониках конец Тиберия, якобы задушенного под ворохами одежд.) Вопрос выглядел нерешаемым, однако к нерешаемым вопросам Папе было не привыкать. Их для него просто не существовало.

103