Спал недолго, всего часа, может быть, два. Проснулся без всякого будильника, хоть и с тяжелой головой, но сразу, не испытывая искушения поваляться. Есть, против обыкновения, тоже не хотелось. Видно, организм предпочитал идти в бой налегке. Юркан не стал его насиловать, сварил крепкого кофе – и пошёл вниз, к машине.
Мерзкий холодок полз вдоль хребта, становясь всё сильнее, всё отчетливее, всё тревожнее…
И, как вскоре выяснилось, не обманул. Интуиция, эта записная лежебока, проснулась в душе Юркана не зря. Возле «копейки» он наклонился якобы проверить, не сдулось ли колесо, и вот тут сердце ёкнуло и не то чтобы ухнуло в пятки, – бывали ситуации и похреновее! – просто заколотилось вдвое быстрее обычного. Под передним колесом машины лежала досочка с кнопкой от звонка. Беленькая такая кнопочка, обыкновенненькая, словно на дверном косяке… От кнопочки тянулись проводки и исчезали под брюхом машины. Куда именно они тянулись, Юркану объяснять не требовалось, – в жизни видел и не такое. Наверняка к чему-нибудь типа тринитротолуолового заряда граммов эдак в двести пятьдесят, устроенному под водительским местом. Так что кнопочка эта беленькая под колесом не простая была – от звоночка в вечность…
«Ладно, гады, ладно». Юркан похлопал себя по лбу, как бы изображая забывчивость – на всякий случай, если кто смотрит, – неспешно развернулся и пошёл домой. В глубине души он чувствовал подобие обиды. «Вот ведь гниды, за полного придурка держат. Даже на заряд с дистанционным подрывом не сподобились…»
Дома он стал действовать обдуманно и деловито, особо не мешкая, но и не торопясь. Вытащил старый рюкзак, погрузил харч, бельишко, одежду, сменную обувку, ещё кое-что по мелочи, не забыл про деньжата. Потом, невольно оглянувшись, подался в ванную и вытащил из тайника пистолет, ухоженный, офицерский, в промасленной тряпице. Какой же чердачник без оружия! Да ещё нюхнувший крови в Афгане!.. Пистолет он не в рюкзак положил – сунул в карман: дорога ложка к обеду. Потом Юркан включил телевизор. Мимолётно подумал, что больше на этом диване ему перед экраном, скорее всего, не сидеть… А если и сидеть, то очень не скоро. Отрегулировал громкость так, как сделал бы, занимаясь чем-нибудь по хозяйству. Запер квартирную дверь – придётся ли отпирать? – на цыпочках спустился в подъезд – и рванул наружу. Конечно, не через парадную дверь, а через заднюю, что выходила к помойке.
На улице было вовсю утро. Дворники на помойках гремели лопатами, тявкали и грызлись бродячие собаки, урчали, визжали тросами машины спецтранса, забирая переполненные пухты. Начинался новый день. Поплутав на всякий случай дворами, Юркан вышел к метро и отправился на «Московскую». Глупость, конечно, эмоции, но ему не терпелось добраться до кладбища, увидеть Дюбеля, Ливера, Штыка, предупредить… Кореша не кореша, но всё-таки живые души, хоть и «негры», но уж точно не худшие из россиян…
На Московской площади он долго ждал «Икаруса», влез наконец в жёлтую кишку и, уже вдыхая солярочные миазмы, тоскливо глянул на часы: «Как пить дать, опоздаю…»
Действительно, когда он слез с автобуса и миновал ёлки у здания администрации, народу у контейнера Сан Саныча было уже полно. У Юркана были зоркие глаза, он отлично видел, как Ливер что-то заливал Дюбелю, а Штык прикуривал папироску у незнакомого, видно, нового «негра». Вот Сан Саныч открыл двери контейнера, начал раздавать лопаты и ценнейшие указания, и вдруг…
Юркан на мгновение ослеп. Впереди, затмевая все краски дня, полыхнул солнечный протуберанец и расцвёл огромный, выше старых деревьев, огнедышащий цветок. Потом ударил по ушам грохот, свистнули во все стороны обрывки лепестков, поднялся в воздух тяжеленный ребристый контейнер, предназначенный для морских перевозок… Чтобы, перевернувшись, гулко опуститься на то место, где полсекунды назад толпился народ…
…Юркан не впал в ступор и не ударился в панику. Спасительный инстинкт заставил его развернуться – и в хорошем темпе, но не настолько стремительно, чтобы привлечь нежелательное внимание, рвануть прочь. Он понимал: тот, кто подорвал мину в контейнере, наверняка был где-нибудь поблизости, наблюдал…
На его счастье, в этот утренний час на кладбище оказалось порядочно посетителей. Так что к выходу он бежал не один. И, что характерно, не у него одного болтался за спиной набитый рюкзак. Люди, приехавшие поухаживать за могилками, привезли с собой кто лопату, кто коробку с рассадой, кто полиэтиленовое ведро. И не таков закалённый многими бедами россиянин, чтобы чуть что пожитки бросать!
В автобус грузились не то что без паники – даже с меньшим, нежели обычно, скандалом. Юркан сначала подсаживал внутрь каких-то бабок и дедок, наконец влез сам. И поехал обратно в город чуть ли не на том же самом «Икарусе», на котором прибыл сюда.
Едва свернули с Волхонского шоссе, как навстречу с сиренами и мигалками промчалась милиция.
– Оперативно, – похвалил кто-то.
«Ага, – подумал Юркан. – Только подрывник, может, с нами сейчас в автобусе едет. Под старого дедушку переодетый…»
Домой, к гадалке не ходи, было нельзя. Не замочили с первого захода – исправятся во второй. Друзей, таких, чтобы приютили, нет. Сами с ребятишками по коммуналкам. А снимать жильё – не вариант, деньги есть, но это пока, и только на прокорм… Юркан тяжело вздохнул, глядя в окно и начиная на всём серьёзе чувствовать себя загнанным волком. Или, что прозаичней, кандидатом в обитатели пресловутой Говниловки… Потом вдруг мотнул головой и улыбнулся впервые со вчерашнего дня.
Он вспомнил о Натахе.