Вавилонская башня - Страница 56

Неспешно макая сочные куски в соус, Хомяков внезапно заметил, что Вольтанутый ничего не ест, и, поманив его к себе, выломал румяный окорочок:

– На, убогий, подхарчись.

– Не. – Блаженный тут же заулыбался и, указав на догоравший костерок, доверительным шёпотом сообщил: – Дормидонтыч гриб жарить будет. Только вон тому не говори…

И, прижав указательный палец к губам, повёл взглядом на повара.

Губы у него были вконец запаршивевшие, покрытые в уголках белым налётом.

Семёну Петровичу на миг вспомнилась зона, и в глазах его даже мелькнуло что-то похожее на человеческое…

Но только мелькнуло. Он деловым тоном поинтересовался:

– А почему дымка в лес не заходит? Или тебе её здесь не видно?

Вместо ответа Вольтанутый вдруг вскрикнул:

– Дормидонтыч всё видит! – Метнувшись к краю поляны, он что-то выхватил из сугроба и через минуту вернулся с обломком сосульки, который, по-видимому, принимал за подосиновик. Снова улыбнулся и поведал так, словно разговор вовсе не прерывался: – Дымка там, где люди. Там, где хорошо, там дымки нет… – И, снова заверив: – Дормидонтыч дымку видит! – принялся насаживать «гриб» на ветку.

«Может, в самом деле зажарит?» – невольно подумалось Хомякову.

Примерно через час, уже в сумерках раннего зимнего вечера, массивные железные ворота в высокой бетонной ограде отъехали в сторону, выпуская колонну из трёх лоснящихся «Мерседесов».

В ведущем, «шестисотом», на командирском месте рядом с водителем сидел Дормидонтыч и приветливо помахивал ладошкой проносившимся за двойными стёклами ёлкам. Семён Петрович держал в свободной руке японскую рацию и от нечего делать изводил ведомые машины проверками связи. Уже на подъезде к Питеру, где-то в Ольгине, Вольтанутый вдруг замахал руками и почему-то радостно сообщил:

– Дормидонтыч дымку видит!

Мощные тормоза «Мерседеса» тотчас же заставили летевшую машину буквально присесть. И весьма вовремя. На дорогу выскочил тощий мужик, его так трясло, что он едва мог говорить. Наконец сидевшие в иномарках разобрали:

– Дальше нельзя! Прямо передо мной грузовик провалился!..

И, словно боясь, что ему не поверят, мужик всё показывал на свою пронзительно-жёлтую, чуть живую от старости «шестёрку».

– Дормидонтыч видит…

Блаженный вытянул кривой, с траурной каймой под ногтем палец в направлении боковой улочки. Кавалькада послушно свернула и проползла опасное место, что называется, огородами, царапая днищами по ухабам. Больше помех на дороге не возникло, и скоро «Мерседесы» уже катились по городским улицам.

Их путь лежал в южную часть города. Довольно долго ничего не происходило, но как только машины описали круг на площади Победы и вновь взяли курс к северу, Вольтанутый захлопал в ладоши:

– Дормидонтыч знает, идут сюда!

Почти сразу в лучах фар вспыхнули радугой клочья уползающего тумана, и из них на проезжей части возникли две человеческие фигуры.

Это были широкоплечие мужики, не столько рослые, сколько мускулистые и определённо подвижные. Лица обоих закрывали большие решётчатые шлемы. Один шлем был украшен высоким гребнем с пышным султаном. Обладатель султана прикрывался металлическим щитом и держал в правой руке короткий прямой меч. Его противнику защитой служила небольшая округлая бронзовая рамка, обтянутая бычьей кожей, а поражать врага он должен был серповидным клинком с наручем. На обоих бойцах были пояса, украшенные бронзовыми накладками, набедренники с поножами, и, вглядевшись, Семён Петрович благоговейно прошептал:

– Мать честная, да это же гладиаторы!

Всё, что имело отношение к древнему Риму, с некоторых пор приобрело для него особую значимость. Сразу примерещился Колизей, белоснежный песок под ярким полуденным солнцем, пятна крови, рык львов… И, конечно, императорская ложа и дивный аромат свежего лаврового венка на его, Хомякова, челе…

Между тем бойцы, застигнутые перемещением в самой что ни есть боевой стойке, принялись бестолково топтаться по непривычно скользкому заснеженному асфальту. Сражаться друг с другом они, на горе Хомякову, явно передумали. Один из них снял украшенный султаном шлем и оказался белокурым юношей, почти подростком. Он был бы даже красив, если бы не тупое, абсолютно растительное выражение лица. Бессмысленно улыбаясь, уставился он в густо-синее послезакатное небо. Раскрыл рот и принялся ловить губами снежинки…

Зато его противник вдруг яростно вскрикнул и, кинувшись к «шестисотому», со всей дури рубанул мечом по отливавшему респектабельностью капоту. Хомяковская охрана, сбитая с толку необъяснимым молчанием «самого», остановить его не успела.

– Работаем! – очнувшись от древнеримского наваждения, яростно взревел в рацию депутат. Сейчас же послышались звуки, будто рядом кто-то быстро-быстро с силой захлопал в ладоши. Это мокрушники из третьей машины открыли бесшумную стрельбу из «Упыря» – новейшего спецназовского автомата.

Пули, способные вывести из строя самоходную установку, легко прошили гладиаторские доспехи вместе с телами их владельцев. Сноровисто ободрав снаряжение с убитых, бандиты сорвались прочь во всю мощь мерседесовских двигателей, с визгом проворачиваемых колёс…

Пролетев площадь с несостоявшимся Домом Советов и памятником Ильичу, именуемую в народе «Под кепкой», колонна двинулась дальше уже чинно, не привлекая к себе нежелательного внимания. На углу Бассейной Семён Петрович остановил «шестисотый» и коротко приказал телохранителю:

– Выдь посмотри.

На носу «Мерседеса» вместо известной всему миру серебристой эмблемы виднелся безобразно искорёженный металл.